Николай Сергеевич Никитин. «Моё детство и юность»

Приехал отец на родину, в Обоянь, подходит к дому, видит забитые окна и двери.

Спросил у соседей, не знают ли, что с родными, где они. Один мужик сказал, что перебрались в Ивню. Отец туда. На территории завода у кого-то спросил, не знает ли таких-то. Тот человек всё рассказал и показал, где живут родители и брат Егор.

С того дня мой отец Сергей Иванович осел в Ивне. Он поступил на работу на сахарный завод шорником и сапожником. Перезнакомился с ребятами и девчатами. Встретил Владимира Николаевича Полякова, которого с будёновцами отбили у махновцев в числе других пленных. Узнали друг друга, сразу стали добрыми приятелями. О том, как дальше складывалась жизнь, отец рассказывал мне следующее: «Мой отец Иван Матвеич работал на конюшне, брат Егор — кузнецом на сахзаводе. Марфа, сестра, вышла замуж за крестьянина Стефана Егоровича Абраменко, по подворью «Кучуки». Встретил я твою мать Клавдию. Сначала она не признавала меня, и всё же в 1922 году сыграли свадьбу. Жить нам негде было. Как вышли из-под венца, так и пошли по квартирам. Сначала сняли жильё у бабы Алёны (по подворью «Гапушкины») на улице Верхний Моздок (ныне Советская, торговый ряд) рядом с Сверюковым Стефаном Егорьевичем (по подворью «Ланцовы»), а восточнее жил Казаков Иван Егорьевич».

В этом домике суждено было мне родиться в 1923 году, 1 мая.

Долго не пришлось жить в этом удобном для квартирантов доме. Всего прожили три года. Об этом мне никто не говорил: ни мать, ни отец. Высчитал сам. Мама мне рассказывала, как бабка Алёна, идя на дойку, заходила к нам, повязывала меня рушником, и вместе мы шли в сарай доить корову. Надоит кружку, напоит меня. Потом идёт остальная дойка. Приводит меня домой и приговаривает: «Вот мы и подоили Бурёнку». Значит, мне тогда было более двух лет. Этот период жизни раннего детства я не помню, но знаю, когда мне было три или более (немножечко) лет, я был у деда с болячками: волос, свинка и ещё какая-то. Мать таскала меня на руках к бабке на Верхней палатке Хохлатчины, наискосок, за Мотузовыми.

Остался в памяти период, когда мать с отцом были на квартире у тётушки Марфуши. Мне тогда было три годика, и я стал свидетелем рождения сестры Нины. Толпились, бегали женщины, а я путался у них под ногами. Они меня то и дело отводили то в одно место, то в другое, а я снова вылазил к ним. Тогда меня отвели на кухню. Через какое-то время услышал плач ребёнка. Подносят её, Нину, завёрнутую в пелёнки, и говорят: «Смотри, это твоя сестрёнка!» Сколько лет прошло, а эта сцена хорошо помнится. Стало быть, в этот 26-й год родители были ещё на квартире у тётушки Марфуши, а я «прописался» у деда. Спал там с ребятами на полатях.

Родители вынуждены были менять жильё. Причина частой беготни с квартиры на квартиру в течение шести лет была следующая: хозяева мало того что получали оплату за проживание, так ещё каждый раз подсовывали работёнку — «сшей то-то», «почини то-то». Таких, как отец и мать, каждый квартиросдатчик рад был принять. Отец был большим мастером сапожных дел, мать — хорошая модистка. Она окончила по этому ремеслу училище в Обояни.

Квартиросдатчик рассуждал так: «Брешешь! Сделаешь то, что я закажу, идти тебе некуда». Но такое отношение не для моего отца. Он мужик прямой. Страшно не любил подхалимов, болтовни и не давал загонять себя в кабалу. Мать говорила, у кого бывали на квартирах, но, к сожалению, не помню эти дворы.

 Свой дом

За годы скитаний по съёмным углам отец познакомился с хорошими, честными мужиками, которые входили в его положение. Один из них был Гип. Не знаю, под-ворье это или фамилия, скорее всего, подворье. Вот этот Гип посоветовал отцу поставить дом из саманных блоков. Отец упирался, хотел подождать ещё годика два-три, но мужики «напирали» на него: «Сергей Иванович, ты посмотри на нынешнюю обстановку. Молодая власть медленно, но верно и жёстко всё прибирает к своим рукам. А что дом будет саманный, так на этих саманных домах почти вся Украина стоит. Такой дом не хуже деревянного. Тёплый. Быстро и дёшево можно поставить». Наконец, отца уговорили. Подал он заявление на постройку дома. Земля была наделена на улице Нижний Моздок (сегодня ул. Луговая, д. 4).

В те годы этот бугор был чистым, без бурьянов. Обильно росла травка. Жители Верхнего Моздока пасли на нём телят, гусей с выводками. Узнав, что этот участок отдан под застройку, верхнемоздовцы стали угрожать отцу. Встречают его и требуют, чтобы отказался от земли. Не откажешься, мол, наберут бочки с водой, пустят с бугра, и будешь плавать в Сажалке.

Этим неприятным разговором отец поделился с дядями — Егором и Виктором. Те заявили, чтобы не обращал внимания, так как люди в его лице ищут слабака. Земля дана властью, и она решает, где кому наделить. На этом неприятности закончились.

Гип жил на Сметановке. Он сам делал блоки 20х20х60 см. Когда Гип высушил блоки, приступили к постройке. Это было в 1927 году. На эту стройку я каждый день бегал от деда. В Клочковом Яру меня встречала мама, хватала на руки и бежала со мной на стройку. Я видел, как мужики клали блоки и крыли крышу, как подруги мамы глиной мазали стены, а вот внутреннюю отделку, побелку стен почему-то не помню. Не помню и новоселье.

В 1928 году я обживал этот сухой и тёплый дом. Дом получился свободным. Два окна выходило на южную сторону, одно окно — на восток. Дверь была в западной стороне и вела в сени. В сенях хранили уголь, дрова, насесты для кур. Позже, в 1935 году, когда отца наградили за хорошую работу стельной тёлкой, тут поселилась и та тёлочка, которую мы назвали Жданкой.

Документальное подтверждение индивидуальной трудовой деятельности

После женитьбы отец и мать стали работать единолично. Какой налог они платили в казну государства, не знаю.

Первый год всю выручку (100 %) оставили себе. Налог платить государству стали с 4 марта 1923 года. В этом году властями была сделана опись ремесленников. Копии тех документов мне подарил Сергей Евгеньевич Шаповалов, директор историко-краеведческого музея Ивнянского района.

Я глянул на роспись отца и удивился. Как же так? Когда он меня учил перед школой писать палочки, крючочки, буквы, у него они такие красивые были, с нажимчиком, а тут каракули! Потом вспомнил, как однажды мама рассказывала, что она учила отца писать буквы и читать. Так это же было в 1923-м, а он учил меня в 1930–1931 годах.

Какие там буквы могли удержаться в голове подмастерья после той экзекуции хозяина!

Николай Никитин

Подготовила Виктория Тихонова

Продолжение следует…