Николай Сергеевич Никитин. «Моё детство и юность»

В селе Круглик в тридцатые годы была звеньевой Ковалёва. Её звено получало урожай свёклы от трёхсот до пятисот центнеров с гектара. Ох, и трудяга была!

Вспоминается, как она с девчатами, вырядившись в старинные русские сарафаны, с песнями, частушками да прибаутками ездила на телеге по улицам, выпрашивая золку, куриный помёт, перегнивший навоз: «Сколько можете! Хоть кружку, и то будет наша!» Получив «товар», по-русски, земно кланялись людям, благодаря за отзывчивость.

В конце тридцатых в совхозе были невиданные урожаи зерновых, такие, что своих сил для уборки не хватало, поэтому были задействованы солдаты. Они жили в палатках по опушкам леса. Руководством района был брошен клич всем ивнянцам об оказании помощи. Самолёт У-2 разбрасывал листовки с обращением к жителям района. И взрослые, и школьники отозвались и вышли убирать урожай.

Для поддержки хорошего настроения у людей, положительных эмоций, бодрости и позитива из Ленинграда в Ивню прибыла группа артистов. Они разъезжали по Ивне в грузовой машине, останавливаясь в людных местах. Кузов машины играл роль сцены. Помню, как два ряженых клоуна гонялись друг за другом. Одного из них звали Паулем. Вот ему якобы другой клоун был что-то должен, но долг не отдавал. Тогда Пауль брал огромную, неподъёмную дубину и, еле волоча её, гонялся по кузову за должником. Люди хохотали, глядя на эту сцену.

Какой-то молодой парень съязвил в сторону Пауля. Тому это не понравилось. Он спрыгнул с машины вместе с дубиной и погнался за убегающим от страха молодчиком. Догнал, поднял дубину над его головой и со всей силой опустил её на дрожащего от страха верзилу. Раздался приглушённый звук. Девки, бабы ­испугались, закрыли глаза, отвернулись в стороны, а тот парень сидит на корточках, глазами водит в разные стороны, не понимая, что это было. Удар по силе был равен удару свёрнутой газетой. Когда же раскусили притворство клоуна и поняли, что артист мастерски противопоставил иронию язвительности, все уже хохотали над тем ­горе-язвителем.

В один из дней девчата и ребята пришли в совхоз на наряд. Девчонкам дали мешки для сбора колосков, пацанам — вёдра с кружками. Они должны были подносить воду. Мне досталась бочка — возить воду. В конюшне конюх запряг лошадь, в то же время объясняя мне, как это делать, потом я сам перезапряг её и поехал к водонапорной башне, находящейся в центре двора совхоза. Метрах в десяти от башни стоял длинный склад-кладовая. В нём был магазин. Мужики постоянно там толпились.

Я подъехал к башне, сдал назад, под кран, набрал воды и тронул лошадь. Она дёрнулась, вышла из оглобель и пошла себе восвояси, а я остался сидеть на бочке, как дурачок. Хорошо, что навстречу лошади шёл пожилой рабочий. Он остановил её, сдал назад и стал запрягать. «Видать, первый раз, да?» — спрашивает меня. Я ответил, что так и есть. «Что же тебя в конюшне не научили запрягать?» — задаёт мне вопрос. «Конюх запрягал и показывал мне, как это делать. Я потом сам перезапряг», — отвечаю ему, чувствуя, как краска заливает лицо. «Ничего страшного. Всё бывает. Нужно хомут потуже затянуть. Ногой упрись и тяни, а кончик задень под ремешок. Запомнил?» — объяснил мне тот мужик. «Запомнил!» — сказал я и поблагодарил за оказанную помощь.

После окончания уборочных работ несколько дней продолжался праздник. В первый день торжественно, под туш, чествовали победителей сельхозработ, награждая их подарками: отрезами ткани, велосипедами, двуствольными ружьями, патефонами. По завершении награждения состоялся концерт местных участников самодеятельности. Парк тогда гудел все дни. Казалось, что все ивнянцы собрались здесь.

Земные радости и беды

Я уже писал, что перед нашим домом, левее от луга, был небольшой пруд — Сажалка. Откуда взялось это название, я не знаю, но помню рассказы стариков, что водоём рукотворный и появился он во времена строительства дворца в парке (сегодня это санаторий имени А. П. Гайдара). От дворца до луга построили дренажный канал, который подходил к огородику Николая Николаевича Полякова, а затем поворачивал к этому искусственно созданному ставку (пруд на укр. яз. — прим. авт.) четырёхметровой глубины.

Стены и свод канала были из кирпича. Начало канал брал от колодца, находившегося в пяти метрах от северного флигеля дворца. Сруб колодца возвышался примерно на полметра от земли и прикрывался деревянной крышкой, сколоченной из досок.

Нам, мальчишкам, интересно было околачиваться около того колодца. Отодвигали крышку, бросали камешки и слушали разносящийся эхом звук от всплеска воды. Второй колодец был с западной стороны флигеля, но оттуда шёл глухой звук, потому что там была только грязь.

С южной стороны Сажалки когда-то росли мощные деревья. Об этом напоминали полуистлевшие корявые пеньки, под которыми мы руками ловили карасей. Между этими пеньками и склонами южного берега была канава шириной около метра и глубиной в пределах тридцати сантиметров. Воды всегда там было мало, потому что она пополнялась маленьким родничком. Эта вода никогда не «цвела», в ней не было рясы, и она была постоянно тёплой, поскольку хорошо прогревалась лучами солнца. По её «берегам» с обеих сторон росли интересные травы, что привлекало наше внимание. Одну из них жители называли мыльной. Из-за отсутствия достаточного количества мыла её использовали для умывания лица и стирки одежды.

Та канава была заселена множеством лягушек с большущими золотистыми глазами и чёрными зрачками: от зелёных великанов с тёмными полосками до светло-коричневых, с тёмными пятнами, карликовых, размером со спичечную коробку. Сегодня уже не увидишь тех редкостных лягушек, той травы да и много чего другого уже нет. Даже птицы болотные исчезли. Сорок в лесу не слышно. Уже несколько лет не видно дроздов, скворцов, щеглов. Редко уловишь трель соловья.

Да и погода резко отличалась от нынешней. Летом частенько были обильные дожди, сопровождающиеся страшными раскатистыми грозами, порой приносившими ущерб ивнянцам. Помню, как на Хохлатчине, на нижней палатке, сгорел дом, стоявший рядом с домом Позднякова. На месте дома, расположенного рядом с сегодняшним поселковым советом, тоже что-то сгорело от удара молнии. На поле убило молнией жену рабочего совхоза Василия Дрычкина. В лесу Должик молнией раздело осину от макушки до корня. Не раз убивало и скот. Такие мощные грозы я потом видел и слышал только в Грузии, в городе Кутаиси.

Мы взрослели. Сначала кучковались в маленькие группки, в основном из тех ребят, кто проживал на одной улице, а став постарше — уже в большие группы, и сюда входили ребята с разных улиц.

Теперь мы уже осваивали пруды, леса. Зайдёшь в лес — уходить не хочется. В лесу тогда было чисто. Пацаны с ранней весны мотались туда, причём босиком. Никто даже не думал, что можно на что-то наскочить, пораниться. Воздух свежий, с каким-то особым озоновым ароматом. И запах этот, мне кажется, был всегда, не только после дождя. После работы взрослые ивнянцы зачастую уходили в лес отдыхать.

А птиц! Не знаешь, какую слушать! Симфония!

Вот уже и вода в пруду нагрелась. Начался нерест рыбы. Люди потянулись к берегу заготавливать веники и колышки из вербы. По вечерам подбирали мелководные, удобные участки, ставили веники с колышками и ждали улова. Западный берег ожил: разговоры, смех, шутки. Кто-то не выдерживает и кричит: «Потише, черти! Рыбу перепугаете!»

Постепенно берег умолкает. Тихо. Ни ветерка. Луна набирает силу света. Это что-то сказочное! Пруд — замкнут в себе волнами. Смотришь на него, на свисающие ветви ракит — и диву даёшься! Свет луны как будто специально играет то с листвой деревьев, то с гладью воды, серебря их тихим, сдержанным и в то же время ярким светом. Мчится прохлада над темнеющей землёй...

Вот появились первые рыбёшки у веника, и он сразу же даёт об этом знать, двигаясь то в одну сторону, то в другую.

Отец начинает подбирать штанины выше колен, мать подтыкает юбку под пояс. Ждут апогея! Вот веники «оживают» так, что не знают, куда деться. Брызги от них летят со всех сторон. Мать с отцом потихоньку пробираются к ним, держа в руках решето. Я же стою на стремени с ведром: готов принимать живую продукцию. Родители аккуратно, не спеша подставляют цедилку, потом осторожно поднимают веник выше и выше и вытряхивают улов в решето. Пескари, переливаясь при свете луны чистым, высокопробным серебром, падают в решето, подпрыгивают, стараясь выскочить на свободу. Тут и я с ведром!